Есть ли в Тюмени школа искусств и дизайна, нет ли, — такие разговоры приходится слышать до сих пор на «малой Родине». Руководитель российских дизайнеров Ю.В. Назаров не знал о них, и после поездки в Тюмень в 1997 написал в журнале «Дизайн-ревю», а позже повторил текст в сборнике избранных статей:
«Направляясь впервые в столицу нефтяного края, я с опаской подумывал о том, как придется изворачиваться, просматривая заурядные работы студентов и находить утешительные слова для педагогов. Неторопливый провинциальный ритм работы аттестационной комиссии буквально был взорван, лишь начался просмотр учебных работ студентов Тюменского училища искусств. На полных листах ватмана засверкало настоящее искусство и некогда стало думать о вежливых оборотах, откуда-то изнутри сами собой вырвались восторженные слова. И хотелось только одного: еще и еще смотреть и наслаждаться.
Что же за феномен или по-простому редкостное явление породило здесь, за Уралом, подобную высокохудожественную школу. …Знакомство с работами студентов и преподавателей отделения дизайна явилось самым большим потрясением и сюрпризом минувшего сезона летних командировок.
…Разгадыванию данного незаурядного художественного явления можно посвятить не одну диссертацию, но, делая брифинговый анализ, хочется подчеркнуть, что здесь сработали две культурных составляющих современного дизайна: регионально-этнические корни и высочайшее художественное мастерство» (Ю.В. Назаров. Мэтры, километры, миллиметры; В кн.: Служить российскому дизайну. Том 1. Избранные статьи. – М.: Союз Дизайнеров России, 2008, с. 79).
Не менее комплиментарно оценила школу Ирэн Александровна Андреева, главный искусствовед Общесоюзного дома моделей одежды, вице-президент Союза дизайнеров, человек известный жёсткостью и нелицеприятностью своих оценок: «Я была почти во всех школах мира. И везде, где есть академические дисциплины, непонятно их назначение. Они никак не связаны с проектированием. У вас совершенно уникальное явление, поверьте, я знаю, о чём говорю. Ваши работы – законченные произведения искусства. В них нет ничего школярского, это не учебные, а зрелые профессиональные работы. Вы можете гордиться тем, что поставили на поток производство шедевров. Это шедевры для выставки, музея. Это станковые работы, но они работают и на дизайн. Повторю: гордитесь – такого нет ни у кого и нигде». (По совету И.А. Андреевой ок. 300 работ переданы музею искусств)
Мы представляем несколько работ конца 1970-х – начала 1990-х годов. Это учебно-творческие работы студентов 1 – 4 курсов училища искусств (то, что называется средним профессиональным образованием). Некоторые видны фоном за выступающей И.А. Андреевой, другие дают представление о понимании педагогами и студентами методик обучения и творческих задач искусства.
Школа возникла достаточно спонтанно: не было внятной матрицы, модели, бизнес-плана или программы, как и случается чаще всего не только в России, но и в мире «всё мало-мальски самобытное возникает вопреки» (Томас Манн). Начнём с того, что в 1974 году, когда по инициативе Галины Петровны Овчаровой и благодаря её связям и пробивному искусству в Тюменском училище искусств возникло художественно-оформительское отделение, инкубатором кадров могли быть только местное отделение Союза художников и Художественный фонд.
Большинство работавших в них мастеров были живописцами, скульпторами, преимущественно выпускниками художественных училищ (их в роли преподавателей «директивные органы» не то чтобы запрещали — не приветствовали).
Единственным дизайнером был Алексей Степанович Москвин, помогавший советами. Но он был первым интерьерщиком на 270 тыс. тогдашнего населения Тюмени (сегодня 609 тыс.) и не смог бы оставить практику, даже если бы представил себя в роли преподавателя. Академические дисциплины можно было «закрыть» выпускниками академических школ, например, Репинки. С каким результатом – второй вопрос. Во всём, что касалось дизайна, конструирования или работы с материалами и практик, была светлая дорога в пустоту. (До сих пор во всех российских вузах то, что касается собственно дизайна: теории, истории и практики символически прикрывается телами архитекторов, реже – дизайнеров, и совсем редко – практиков дизайна. Не будем касаться результатов).
Были ещё две проблемы. В городе, росшем быстро на нефтяных проектах Севера области (росшем количественно, но остававшемся «столицей деревень» по качеству инфраструктуры), не было достойной и самобытной творческой среды. Население прирастало за счёт деревень, а также граждан, приезжавших из сёл и городов Украины, Башкирии, Азербайджана и России. Это были люди, отчуждённые от культуры, искусств, дизайна – в лучшем случае образованные технократы, но чаще – квалифицированные рабочие и лишь отчасти инженеры.
Время было недизайнерское. Страна была наполнена деньгами, на образование отпускалось столько, сколько требовалось, на глазах росло материальное благосостояние населения. Но расцветала больше потребительская культура. Культура художественная оставалась уделом больших городов. Да и там стимулов для «садов дизайна» не было. Не случайно, ни в одном из городов России – кроме Москвы и Питера за редкими исключениями так и не появились вузы искусств – лишь институты некоей вообще «культуры», к которой (как рассказывают свидетели, после некоторого количества портвейна на встрече с ректорами) некий замминистра культуры щедро подмахнул «и искусств».
Это проблема, большая проблема России: сегодня близкие к правительственным телам учреждения обеспечивают себе почти что коммунизм. Но по всей стране великой те же учреждения (образовательные, творческие) до прихода эффективных менеджеров вели борьбу за право строить собственное региональное искусство. Иногда удачно. По моим наблюдениям с конца 1980-х годов в разных городах пробились на свет самобытные художники, графики, скульпторы. Сложнее ситуация с таким инновационным делом, каким становился во второй половине ХХ века в мире Дизайн (так с большой буквы его обозвал Брюс Арчер, руководитель отдела исследований RCA), иначе — проектная культура. В 2005 году (уже в 2005-м? ещё в 2005-м?) на моей защите в приличном университете раздался голос: «— Вот он говорит про какую-то проектную культуру. Я — заведующий кафедрой культурологии, и я не знаю никакой проектной культуры!»
Мучения с кадрами растянулись. Выход был вынужденным: вербовать на работу выпускников собственного училища – лаборантами, мастерами и частично преподавателями. Легче стало, когда на отделении возник преподавателем живописи Михаил Михайлович Гардубей (1980, Ужгородское училище), человек творческий и открытый поискам.
В 1983 году пришла преподавать Елена Николаевна Улькина. Елена Николаевна – промышленный дизайнер, до прихода в училище поработала в Великом Новгороде и на КамАЗе.
В 1991 г. вернулась в Тюмень Ольга Фёдоровна Трофимова (выпускница Тюменского училища 1986 г.). Как и Е.Н. Улькина, она прошла «мухинскую школу» (Ленинградского высшего художественно-промышленного училища им. Мухиной). Ольга Фёдоровна – живописец и дизайнер костюма, увлекающаяся театральной сценографией.
Постепенно команда преподавателей складывалась, но излишняя постепенность объясняет, почему формирование школы шло медленно, естественным путём и притирками.
Пришлось посчитать: за 1970-е – 1980-е годы сменилось около 30 человек, пока не сложился стабильный коллектив: уезжали, уходили обидевшись, не могли смириться, отправлялись замуж – много было причин. Один недолго работавший «мастер» посетовал, что на такси проезжает больше, чем получает за занятия. Впрочем, и на занятиях он не был излишне замечен. И такие встречались.
Об эффекте прихода толкового преподавателя свидетельствует история с Е.Н. Улькиной. Она появилась на курсе, на котором никто «не рисовал», несмотря на все старания вполне хорошего педагога. У Улькиной студенты резво и качественно зарисовали, да ещё непростую гипсовую копию микеланджеловского раба. Как, почему? Студентка И. сказала: «всё просто — Елена Николаевна знает, к кому и в какой момент подойти, что сказать». Всё просто.
Дизайн в Тюмени не был востребован (кроме оформления праздников), стендов для колледжа и «оформления» пионерлагерей: даже удавалось зарабатывать немалые деньги на поездки в Москву и жизнь в международных апартаментах! Для посева дизайна в народе зачинались просветительские выставки вроде «Школа изобразительного искусства» (1987) и ей подобные. На выставках было много красивых моралей: высказываний классиков дизайна, а также собственная живопись и проекты.
Естественно, что в ожидании моды на дизайн пришлось заняться искусствами, тем более, что искусство было и остаётся высшей формой реализации человеческого духа и души. Да и «зритель» любит наслаждаться искусством, а на проекты смотрит с некоторым испугом. К началу 1990-х годов сложилась сильная прикладная школа рисунка (Е.Н. Улькина, О.Ф. Трофимова, Н.С. Макаров) и живописи (М.М. Гардубей, Е.С. Качальская, О.Ф. Трофимова).
Хотя и в других дисциплинах появились свои ласточки. Они позволили в 1982 году организовать «Первую выставку работ художественного отделения училища искусств» в городском выставочном зале (позже переданном Музею искусств, а теперь и Международной ярмарке).
Диапазон работ выставки сигнализировал об амбициях: сюрреалистическая «археологическая» живопись Николы Певичарова (Болгария) и «Проект Центральной площади Тюмени к празднику Октября» Николая Пискулина с аэростатами, тканевыми растяжками и стихами Маяковского; «экологические» коллажи Татьяны Латышевой и эффектный плакат «Дизайн» Юры Червина: на синем фоне в серебряной раме фотография яйца с ключиком-заводом; вполне не стыдные и сегодня дипломные проекты Николы Певичарова, Ирины Овчаровой, Юрия Червина и других; оп-артовские коллажи, плакаты Елены Муромцевой «Нет стилей – есть художники» (вполне в духе школы), а также живопись, макеты сценографии Владимира Дудника и Бруно Шамберга и мн. др.
Несколько «правил» определяли в восьмидесятые годы движение школы: «многовариантность» или вернее — свободное использование любых художественно-образных языков, существовавших в искусствах; установка на законченность работ и внутреннюю цельность. Профессионализм; свобода дискуссий и экспериментов; сосредоточенность на «высоких» задачах искусства, широкий кругозор преподавателей, невольно ориентировавших на то же и подопечных студентов, определяли атмосферу учебно-творческой жизни. Практика выставок, «прокат» лучших работ и преподавателей и студентов на совместных выставка, тщательный отбор работ, выразительных приёмов, критика…
Между школой и Союзом художников — так сложилось, и это было обоснованно — выстроился некоторый карантинный барьер. Попытки диктовать мастерами-художниками правила игры, эстетическую программу, стилистику предпринимались. Почему-то художники-авторитеты считали отделение своей вотчиной. Но получались плохо. Отстаивать самостоятельность помогал директор училища – Зиновий Григорьевич Сухер. Хотя давление иногда было чрезвычайное. Сегодня таких рисковых руководителей как З.Г. Сухер уже нет – сплошные милые зайки. Зиновий Григорьевич не был одномерным, но его содействие было конструктивным, часто на грани риска: ведь отделение дизайна начиналось с персональной мастерской Гидона Лейбовича Барилкиса, скоро переехало в здание ДХШ — в подвал с двумя комнатами и потопами. Лишь в 1979 г. студенты и преподаватели взялись за отделку нового корпуса училища, принудив небыстрых строителей поторопиться с его завершением.
Географически школа была провинциальной. Но провинциальность как нелепое сочетание мании величия и уязвлённого самолюбия была ненавистна всем, в отличие от локусов, в которой она существовала, в какой-нибудь уязвлённой дыре, назначившей себя метрополией. Для нейтрализации «комплекса автаркии и гордыни» незаметно обзавелись библиотекой, открыли дорогу периодике и реферативным изданиям, создали крупнейшую слайдотеку (20 тыс. диапозитивов, проекторы)… Всё было весело, но серьёзно.
Расширялся коллектив: появились собственные выпускники Сергей Григорьев, Валерий Горбатов, Николай Пискулин, Николай Макаров, Александр Чемакин, преподававшие проектирование и практику . Пришли монументалист Всеволод Кальнин (рисунок, живопись, Харьков), Любовь Корноухова и Татьяна Тейковцева (рисунок, живопись, обе Палех); Валентина Колесова (живопись, Иваново), Марина Гриценко (технические дисциплины, УралГАХА), Алевтина Гречина (живопись, Хабаровск), Сергей Струнников (живопись, рисунок, «Репинка»)... Не все остались.
Важна была связка с традицией и современными опытами, частично эту роль выполняли экскурсионные практики, проводившиеся ежегодно в Москве. В группы набивались студенты разных курсов, помимо «нормативного» третьего. Длились практики больше положенного, вместо 8 до 20 дней. И в это время студенты «штурмовали» Третьяковку и ГМИИ, музеи Востока и Бахрушинский, дворцово-парковые ансамбли; встречались с ведущими мастерами искусств и дизайна. Среди них были, к примеру, лидер арт-дизайна Е.А. Розенблюм (в один из приездов принявший студентов у себя дома на «брюлловской» мебели – огромную студенческую группу). С Евгением Абрамовичем встречи бывали почти ежегодными. Студенты «проведывали» живописные мастерские Т.Г. Назаренко и Н.И. Нестеровой, А.Т. Зверева и Е.А. Струлёва, А.Г. Ситникова и О.В. Булгаковой; скульптурную мастерскую А. Пологовой и другие.
Не раз удавалось выслушивать творческие назидания остроумного плакатиста, дизайнера, архитектора Эдуарда Дробицкого. С его подачи кто-то понял особенности плаката и художественной метафоры. Всех и всего не перечислить: выставок, проектных бюро, встреч и визитов — разнообразных впечатлений. Москва тогда задавала планку искусств и дизайна. Смелые добирались и до Ленинграда (сегодня в Питере большая колония «наших»). Путешествовали и в Свердловск-Екатеринбург, в архитектурный институт и художественное училище с прекрасными живописными традициями. Жаль, сейчас экскурсионные практики не финансируются, но живой опыт – не экранная картинка, которая шедевра не передаёт, а вещи «так себе» чрезвычайно улучшает… Впрочем, сегодня проще съездить в Италию, Францию или Англию, правда, на родительской шее.
На художественно-оформительском отделении возник студенческий театр (13 спектаклей), снимались кино- и слайд- фильмы, выпускались огромные студенческие газеты (теперь журнал), проводились акции, встречи, карнавалы и празднества. Внешний мир требовал праздничных «оформлений»: машин, панно, витрин, это была практика. Проблема оставалась (и остаётся): для каких целей, в каком качестве и с какими, как сейчас «умно» говорят, компетенциями отправляются в профессиональную жизнь выпускники?
Набирался немалый реестр прикладных жанров: праздники, витрины, классы училища, пионерские лагеря, интерьеры предприятий и организаций, «наглядная агитация»: информационные стенды, партийные конференции, выставки и прочие «оформления». Как бы ни было сомнительно слово «оформление», оно давало практику, за которую ещё и платили. Одна из нефте-трубо-транспортных компаний за работу над декором пионерского лагеря (раскраска корпусов и спортинвентаря, батики для клуба) заплатила училищу 10 тыс. рублей (примерно 3 млн. в нынешнем исчислении). И мы не смогли их быстро «освоить»: 2 группы студентов на неделю летали в Москву на выставки, жили в международной молодёжной гостинице на полном пансионе, а потратили лишь половину средств.
Сложилась обычная для любой школы своя жизнь. Начался процесс внутреннего развития – более важный, чем развитие в бюрократическом инкубаторе инструкций, госстандартов, аккредитаций, декоративных проверок «эффективности».
Школа по необъяснимой логике (руководителей) курировалась традиционным и даже «архаичным» вузом, точно не дизайнерским – ленинградским Институтом им. Репина, вузом иного профиля, но — это сладкое слово — «академическим». Председателями ГЭК приезжали исключительно приличные, понимающие, профессиональные люди, бывшие в какой-то мере зеркалом процессов, зеркалом отчасти льстивым. Их советы помогали определиться с методическим «добром и злом», с проблемами творческой среды. Конечно, полной изоляции школы не было, даже наоборот – отстаивалась открытость к разным формам культуры, искусств, дизайна. Но не к односторонней ориентации.
Совершенно неожиданной оказалась оценка работ, представленных в 1996 г. в ФРГ на «Лерской миле» — международном фестивале искусств. Авторитетный в Нижней Саксонии куратор акции искусствовед Хайке Йорн при обсуждении тюменских работ отметил их культуру, современность, тематику и образный язык и неожиданно заявил: «Вы показали нам завтрашний день европейского искусства». Дальше пояснил, что актуальное европейское искусство выхолощено, не интересно зрителю; утратило художественную природу, нарабатывавшуюся столетиями. В тюменских холстах и графике, плакатах и работах из драпов есть то, что присуще искусству, искусству живому и современному, и по предположению Х. Йорна, таким всё оно и станет в перспективе.
В середине 1990-х годов школа «искусства и дизайна», почти как открытие Японии после трёхсот лет изоляции, выходила из подполья и становилась частью художественной жизни России и Европы. Наши коллеги из Москвы и Екатеринбурга, Питера и Владивостока, Германии, а в 1997 году «генералы» от дизайна – Л.А. Кузьмичёв (директор ВНИИТЭ), И.А. Андреева (вице-президент Союза дизайнеров и главный искусствовед Общесоюзного дома моделей одежды), Ю.В. Назаров (президент Союза дизайнеров и профессор Строгановки), преподаватели, художники и дизайнеры заговорили о «феномене тюменской школы», об «уникальном художественном явлении» и даже о том, что «уникальную тюменскую художественную школу знает и ценит вся страна». Много добрых поглаживаний пришло со стороны различных профессиональных людей разных поколений и школ. Известный теоретик и практик архитектуры Александр Владимирович Степанов, организатор «второго» советского дизайна Юрий Борисович Соловьёв заявили, что в Тюмени неожиданно для них возникла «совершенно европейская школа». Запомнились слова Йорга Фурха, директора общины из ФРГ: «Нам кажется, к вам относятся не по заслугам. Очень яркая школа, но условия, в которых вы работаете, не достойны того, что вы делаете».
Но ситуация менялась. В 1996 году вышел при содействии Александра Александровича Шишкина, начальника Управления культуры Тюменской области, альбом «Новое искусство Тюмени». Это был царский подарок чиновника, не обязанного продвигать такие проекты: крупноформатный альбом о творчестве 15 выпускников и педагогов училища (колледжа) искусств. Альбом целиком создан аборигенами: собран, написан, отфотографирован, смакетирован и отредактирован в Тюмени. Это был первая тюменская книга об искусстве и дизайне, сделанная самостоятельно и непохоже. Правда, издательство было «инородное»: Средне-Уральское (Екатеринбург). Событием стал макет Николая Пискулина, не просто сделанный в шаблонах книжного искусства, но самобытно и отчасти вопреки им: в работе со шрифтом, верстке текстов интервью. В 1997 г. альбом неожиданно был награждён дипломом 1 степени Всероссийского конкурса искусства книги – тоже нечаянное событие для города, никогда не слывшего книжно-дизайнерским и издательским.
После альбома – и до нынешнего времени появились ещё 24 книги, в том числе «Хрестоматия по дизайну», получившая много знаков признания и симпатии читателей. Елена Юрьевна Герчук так отозвалась в рецензии, опубликованной в «Книжном обозрении»: «Ничего, подобного награждённой дипломом «Иллюстрированной хрестоматии по дизайну» (Тюмень: Институт дизайна, художник Е. Мелентьев), непривычно активной, броской, даже прямо провоцирующей на ответный творческий порыв, за последние годы не выходило ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге».
Ю.В. Назаров стал инициатором трансформации тюменского отделения дизайна колледжа в высшую школу, сделав вывод, что школа переросла свой статус училища, и даже написал письмо в адрес ректора Уральской архитектурно-художественной академии с предложением взять тюменцев под крыло. Нам сказал: «Поезжайте в Екатеринбург, в УралГАХу, там есть единственный живой человек – Елена Петровна Постникова, свяжитесь с ней, она поможет» (сегодня, при нелюбви минобразования к развитию образования такое возможно?). Елены Петровны в академии не оказалось, на месте был Николай Николаевич Ляпцев, ставший мотором содействия. Впрочем, как и все «академики» из УраГАХА.
В интервью Тюменской телекомпании «Сибинформбюро», опубликованном в сборнике «Дизайн. Документы-3», Юрий Владимирович так объяснил своё отношение к школе: «Не устаю повторять, что 5 лет назад, направляясь в Тюмень по штатному предписанию министерской комиссии, я никак не ожидал, что увижу здесь что-то отличное, непохожее и весьма занимательное для себя. Причина банальна: учебные заведения подобного ранга представляют собой лишь бледную копию оформительских отделений советских времен, занимавшихся наглядной агитацией, оформлением городских территорий и совсем чуть-чуть интерьером...
В тюменских работах поражал тот накал творчества, с которым студенты подходили к творчески поставленным задачам. Многие уже тогда демонстрировали зрелые качества (помню, как поразил меня ставший лауреатом Всероссийского книжного конкурса альбом Н. Пискулина "Новое искусство Тюмени"). Мы даже восприняли этот факт как звоночек: вот, дескать, прозевали рождение и созревание нового российского феномена... Теперь-то я вижу, что этот феномен — заслуга конкретных физических лиц, не каких-то космических, атмосферных явлений. Просто в одном месте собрался коллектив, которому удалось создать Творческую атмосферу, а в качестве главной задачи — сформулировать необычный, неординарный подход к учебному процессу.
<…> Путь тюменского отделения противоположен пути "Баухауза" — того направления немецкой школы, что давал толчок от формального и беспредметного искусства к дизайну. Тюменцы пошли своим путем: от изобразительного искусства высокого качества к дизайну, то есть через качество. Как раз понятие качества для тюменской школы и является самым важным. Все, что они планируют, начиная с учебных, дипломных работ и заканчивая профессиональными проектами, выполняется ими качественно, добротно и с феноменальной скоростью. А в последнее время они начали осваивать и новейшие технологии, приемы современного дизайна (даже на этой выставке я вижу огромный скачок по отношению к прошлому году), да с таким мастерством дизайнерской кухни, что даже наш благословенный институт имени Строганова завидки берут. И уж совсем глупо сравнивать их последние достижения с тем, что я видел 5 лет назад в учебном классе: два каких-то компьютера, больше пригодных для бухгалтерской работы, чем для дизайна...
Так в чём еще заключается феномен тюменской школы? В том, что у этих ребят есть необычный импульс для развития, это видно по той скорости, с которой они проходят все этапы, которые медленно, на протяжении послевоенных десятилетий, осваивал Запад.
Несомненный плюс <…> — то, что они не растеряли учеников. Когда школа формируется таким способом — по типу древа — от учителя к ученикам, это дает мощный импульс, идеи резонируют друг от друга, и, конечно же, все это помогает быстро и концентрированно двигаться вперед. И для нас это хороший урок: некоторым зазнавшимся центральным вузам, паразитирующим на собственном долголетии, пора перестраивать учебный процесс».
Девяностые годы стали финалом советского дизайна, не самого последнего в мире. Но рушилась так сказать официальная модель, осуществлявшаяся ВНИИТЭ и СХКБ (Специализированными художественно-конструкторскими бюро) отраслевых министерств. С распадом управления, с утратой советских алгоритмов и этики исчез и строго организованный дизайн. В тогдашней распутице, как ни странно, начали возникать из ниоткуда учебные заведения дизайна – их образовалось не менее двухсот. Даже в педучилищах и нефтегазовых и металлургических вузах дизайн «приглянулся». Тюменская школа на каком-то этапе (1997 – 2003) готовила дизайнеров высшей квалификации по договору с УралГАХА, а в 2003 году, едва поспевая за бурными законодательными посевами, трансформировалась в филиал УралГАХА с именем собственным «Институт дизайна». То есть «Институт дизайна» — это Тюмень, зарегистрировано.
В 2010 году умные головы «наверху» предписали обозваться всем одинаково «без фантазий»: «ГОУ ВПО Тюменский филиал …» и как-то там. Этого оказалось мало, и в 2012 году филиал предписано было ликвидировать в рамках кампании очищения высшего образования от плевел, то есть малых и неэффективных вузов. Вообще-то, отделение дизайна колледжа и Институт дизайна были с 2000 по 2012 годы единственной «группой школ» России, все 100% выпускных работ которой получали дипломы на международных конкурсах МООСАО – единственного в России стоящего международного конкурса.
Но наверху было решено сделать расчистку-вырубку, и Институт дизайна был заклеймён «неэффективным». Единственная странность: клеймо позора появилось через полгода после приказа минобра о ликвидации, филиал не участвовал ни в каких тестах и обследованиях на эффективность. «У старших на это свои есть резоны…» Вероятно, обучение дизайну – проектной культуре не стоило начинать с Тюмени, и не с СПО, а трепетно ждать, пока какая-нибудь высшая управленческая воля что-нибудь унифицированное для всей страны соблаговолит изрыгнуть из ответственных кабинетов. Бог им судья…
Ликвидация Института дизайна на деле началась планово: мы устали жить между Тюменью и Екатеринбургом, местные власти нервничали из-за того, что содействуют школе они, а репутация достаётся Екатеринбургу… С 2010 года началась по договору между вузами трансформация филиала в институт ТГАКИСТ. Благодаря ректору ТГАКИСТ Евгению Борисовичу Заболотному, милости областной власти – многолетнего покровителя регионального дизайна, заместителя губернатора Натальи Александровны Шевчик и губернатора области Владимира Владимировича Якушева у школы появился небольшой, но хороший домик на Карской, 38 и достойное оборудование. У властей были другие виды на домик, рассматривались варианты. Но решение принято в пользу школы, то есть она получила возможность прирасти архитектурой (давно это «перетирали» с кафедрой архитектуры ТюмГАСУ), рассвести дизайном костюма, мультимедиа и анимацией: собрать в единой (тесноватой) точке все уровни образования и близкородственные профили.
Сотрудничество с УралГАХА совпало с появлением массовой потребности в дизайне, с интересом к нему и даже модой на «дизайн», «стайлинг», «художественное оформление». Коллеги из Уральской академии, ставшие друзьями, дали толчок заняться инженерно-технологической стороной проектирования (самой уязвимой в дизайнерском образовании – нет таких специалистов). Профессура академии выполнила роль кривого зеркала, укрупнявшего наши недостатки (низкий технологизм), и обнаруживавшим достоинства – признанную всеми «художественность» тюменского дизайна (и не только в станковых работахх).
Неоценима моральная и методическая помощь Николая Николаевича Ляпцева (кафедра дизайна среды). Он подсказывал верные ходы, был первым, кто принудил тюменцев показываться на конкурсах МООСАО. Мы не готовы были к «самопоказам» и отрицали состязательность в искусствах. Как он оказался прав — это пригодилось потом в вузовской табели о рангах! Была смешная сценка на одном из МООСАО: из зала заседаний Нижегородской архитектурной академии участники конкурса выдавливались тесной массой. Девушка, плывшая в толпе с тюменцами, прочитала бейдж и воскликнула: — Вы из той самой Тюмени! Где такие обалденные дипломные работы! — Да, это мы! — скромно ответили польщённые тюменцы. Приятно.
Деканы факультета дизайна УралГАХА Ольга Леонидовна Чунарёва, Елена Петровна Постникова определяли оосбенности сотрудничества и помогали осваивать регламенты высшей школы, но их участие было и чисто человеческим. Ольга Леонидовна не раз подчёркивала: то, что передаётся Тюмени (программы, методики) — исключение из правил академии.
Тюменская школа до многого долго плелась бы методом проб и ошибок, не будь товарищеского взаимодействия со всеми нашими коллегами, в том числе профессором Виктором Александровичем Брагиным, ректором Александром Александровичем Стариковым и другими. Между двумя полярными школами — уральской, известной и авторитетной как техничная и техническая школа, и тюменской — воспринимавшейся школой хорошей графической и пластической культуры, возникло и существует взаимодействие. Теперь всё более сложное, и на расстоянии. (Мы иногда дарим УралГАХА «эксклюзивных» выпускников для освоения смежных профилей)
В 2000-е годы школа стала привычной частью пейзажа российской образовательной среды. Работает по программам среднего профессионального образования, бакалавриата, специалитета, магистратуры. Начала готовить архитекторов (правда, для кафедры АГ это не первый год, скорее – тридцатый, но по чиновным правилам считается – третий), дизайнеров среды и графики (18-й год), дизайнеров костюма (пятый), мультимедийщиков и аниматоров (четвёртый). Большинство выпускников остаются в Тюмени и области. За все годы подготовлено их 460 со средним образованием, 152 бакалавра, 147 специалистов и магистров. Цифры скромны по сравнению с вузами-гигантами, вручающими дипломы тысячам несомненно блестящих специалистов своего дела. Но в вузах искусств — штучная подготовка, ещё и талант и своя психофизика требуются…
На «теле» школы возникло региональное отделение Союза Дизайнеров России, до 2015 года проводился единственный ежегодный российский фестиваль архитектуры, дизайна, искусств (кажется, больше не будет). В его матрёшке случилось (по нашей «жёсткой» статистике) 206 выставок и конкурсов. Почти всё интересное, происходившее в школах дизайна, было представлено на них в той или иной форме и на постоянном сайте idva.info (название предполагалось под институт с международным прицелом: Institute of Architecture, Design and Visual Arts), пригодилось хотя бы для конкурса.
Тюменская школа искусства и дизайна обросла партнёрами и друзьями с той же «группой крови», то есть людьми, видящими в профессии творческую самореализацию, поиск и развитие языка архитектуры, искусства, дизайна. Таких много – в России, вне России. Сегодня в штате больше 30 человек, преимущественно молодых, но вообще-то всех возрастов, более-менее сочетающихся несмотря на разность. Язык разных поколений не отличается, если он живой.
Студенты института работают в различных манерах, нет какого-то изобразительного, художественного или проектного стандарта. Идёт внутреннее соревнование. На международных конкурсах (дизайна, архитектурного рисунка) преподавателями и студентами с 2000 по 2012 г. «выхвачено» 128 дипломов. Национальные (вроде конкурса «Русский дизайн» журнала «Салон» или национального конкурса «Виктория») дали урожай в 146 наград, не считая «мелочевки». 19 человек поступили в Союз художников, 33 приняты в Союз дизайнеров.
Цифры сами по себе мало о чём говорят. Важнее роль, которую выпускники играют в жизни страны, региона или мира. Это менее измеримая материя, и оценивается на расстоянии времени.
Школа прошла не один вираж в своей истории. Она возникла фактически на пустом месте, но сформировала вокруг себя разнообразный кадровый ресурс, пришла к работе по всем уровням и профилям архитектурных, дизайнерских и художественных программ. За пределы региона уехали немногие. Можно бы успокоиться. Но, понятно, что одинаково бесплодны излишняя тревожность и «преступный» покой.
В каком направлении ей выпишет новые билеты сегодняшняя турбулентность — покажет время. Гарантий нет, тем более сейчас, когда судьбоносные правила разрабатываются унифицировано, образование неоправданно регламентируется, а диапазон возможностей определяется людьми, находящимися из засады больших столов…
В этой публикации мы коснулись некоторых фактов истории школы. Следом предполагаем опубликовать материалы о дипломном проектировании, работах выпускников и преподавателей, о многочисленных акциях и фестивалях – это требует отбора из чудовищных ресурсов, на что требуется время, которого мало. Но как обычно – будем верить…
